«После победы на Уимблдоне ей предлагали частные джеты». Как Мария Шарапова живет после тенниса
На выходе из лифта на двадцатом этаже небоскреба на Восьмой авеню в Нью-Йорке тишину прерывает звонкий, детский смех. Невероятно длинные ноги, стремительная походка. Мария Шарапова уже здесь — элегантная и неукротимая, как обычно раньше условленного времени.
Такой она была еще в юности, на грунтовых кортах теннисного клуба «Ривьера» в Сочи, в самом начале 1990-х. Тогда она играла против стены ракеткой, которую ей подарил отец Евгения Кафельникова — после того, как отломал у неё ручку и выбросил.
Позже — переезд во Флориду, в академию Ника Боллетьери, одну из тех «теннисных фабрик», как она сама их называет.
«Там было огромное количество талантов, и все делали одно и то же. Мне нужно было уйти от этой системы, потому что я хотела, чтобы тренер занимался лично со мной. Если я хотела выйти на корт в шесть утра, чтобы получить индивидуальное занятие, значит, я так и делала».
Годы шли, ее светлые волосы приобрели каштановый оттенок, но железная дисциплина не изменилась.
«Если в контракте прописано А, В и С — Мария делает А, В, С, D… E, F, G», — говорит одна из ее коллег.
[QUOTE Макс Айзенбад, Бывший агент Марии Шараповой] В этом вся разница. Иногда тебе нужно провести восьмичасовую фотосессию для бренда, который платит миллионы. Многие спортсмены постоянно смотрят на часы и мечтают уйти. Мария же всегда говорила: «Я могу лучше. Давайте переснимем. Я не уйду, пока для вас всё не будет идеально. » Такой она и была. Мы живем в обществе, где внешность играет огромную роль, а Мария была красивой девушкой, но при этом теннис всегда оставался ее абсолютным приоритетом. Именно это позволило ей побеждать снова и снова. Она не была мимолетной звездой — она закрывала все нужные пункты, и именно поэтому бренды с самого начала хотели с ней сотрудничать.
«Шарапова — одна из двух самых коммерчески привлекательных теннисисток того времени вместе с Сереной Уильямс», — вспоминает Дитер Негелейн, директор турнира в Страсбурге, который она выиграла в 2010 году.
73-летний функционер называет ее «крайне профессиональной и очень требовательной, с невероятным магнетизмом и медийной мощью. Гламур, которого сегодня нет ни у одной другой теннисистки… Это как если бы на турнир приехала Мадонна! » И при этом она была «великой чемпионкой, которая всегда держала слово».
[QUOTE Дитер Негелейн, Директор турнира в Страсбурге] После первого матча, который дался ей откровенно тяжело, она сказала мне: «Вы переживаете? Не волнуйтесь, я выиграю ваш турнир». И действительно выиграла.
Хотя история начиналась непросто. «Первый контакт с ее агентом был сложным, — улыбается он. — Я написал письмо с предложением дать Марии wild card, а в ответ получил сухое "нет", без "здравствуйте" и "до свидания", да еще и с суммой, превышавшей весь призовой фонд турнира. Я стал узнавать, кто этот человек, и мне объяснили: он может быть жестким, но без него никуда».
«Мой щит, идеальный боксерский мешок, человек, который без извинений раз за разом говорил "нет" вместо меня», — так отзывается Шарапова об Айзенбаде.
[QUOTE Макс Айзенбад, Бывший агент Марии Шараповой] Когда Мария в 17 лет выиграла Уимблдон, победив в финале Серену Уильямс, ее жизнь изменилась. Именно я чаще всего должен был говорить «нет». Одна из ее уникальных черт заключалась в умении отказываться даже от самых заманчивых предложений. После Уимблдона ей предлагали частные джеты, приглашения на церемонию «Оскара» и другие невероятные мероприятия, о которых мечтают все 17–18-летние. Но она отказывалась, потому что понимала: если поедет, значит, не сможет тренироваться и не будет готова к следующему турниру.
Шарапова добавляет: «Я умела очень четко лавировать между этими двумя мирами». Она была больше, чем просто теннисистка, но всегда помнила, что обязана всем именно спорту: «Я никогда не забывала, почему у меня есть все эти возможности. Ответ простой: благодаря победам на корте».
Вместе с Айзенбадом Мария создала собственный бренд, который очень быстро превратился в империю. На ее счет поступали многомиллионные чеки одновременно с новыми трофеями. При этом тщательно выстраивался образ роковой женщины: недосягаемой, с внешностью топ-модели и холодностью ее родной Сибири. Почти пугающей — с ее знаменитым криком при каждом ударе, хотя сама она клянется, что это «никогда не было способом запугать соперниц. Я начала кричать еще в детстве — это было частью моей дыхательной техники, и я продолжала всю карьеру, даже не задумываясь об этом».
Доступ к ней был строго ограничен, общение вокруг — под жестким контролем соглашений о конфиденциальности. Вне узкого круга никто не мог приблизиться, а соперницы и подавно.
«Трудно дружить с человеком, который стоит на пути твоих главных побед», — объясняет она, вспоминая, как любила уединяться с книгой перед матчами. «Я строила вокруг себя пузырь».
Настоящую Марию знали единицы, о чем сейчас сожалеет Айзенбад. Журналисты всегда видели лишь сдержанную, осторожную Шарапову.
[QUOTE Макс Айзенбад, Бывший агент Марии Шараповой] Это было осознанно. Ей казалось, что это дает преимущество на корте. Мне всегда было жаль. Тот же Роджер Федерер умел находить баланс между открытостью и закрытостью. У Марии этого не было. Думаю, во многом это связано с ее происхождением и семейной историей — в контрасте с миром вокруг.
26 апреля 1986 года, за год до рождения Марии Шараповой, на Чернобыльской АЭС взорвался четвертый реактор, и 300 тысяч человек были эвакуированы из-за радиоактивного облака. Юрий Шарапов и его жена Елена жили тогда в Гомеле, в 360 километрах от станции. Они уехали лишь через четыре месяца, чтобы встретить рождение единственного ребенка. Мария появилась на свет в Нягани, в суровых сибирских условиях, где ее отец работал вместе с дядей на нефтеперерабатывающих заводах, пока не собрал достаточно денег, чтобы перевезти семью к Черному морю, в Сочи. Именно там Маша впервые взяла в руки ракетку, а уже в семь лет вместе с отцом отправилась в США. Без матери, которая оставалась дома еще два года.
«Она никак не могла получить визу, а мы не могли вернуться — у нас была только одна возможная виза в США, — вспоминает экс-первая ракетка мира. — Сейчас, оглядываясь назад, понимаю: в наше время это было бы очень тяжело. Сегодня есть телефоны, ты можешь видеть любимого человека, и это рождает острую потребность быть рядом. Тогда же мы писали письма и, может быть, раз в месяц говорили по городскому телефону… Эта разлука, не скажу, что помогала, но она делала более привычным то, что мы не вместе».
Оставшись одна в семь лет, с отцом, занятым работой, в стране, язык которой она не знала, юная россиянка пережила «тяжелые годы», вспоминает Айзенбад.
В общежитии академии Боллетьери во Флориде, куда она попала в 1995 году, дети дразнили ее. Английский у нее был слабый, и просыпаясь утром, она думала только об одном — играть в теннис. В то время как другие девочки «хотели веселиться». Всё это сделало ее очень настороженной.
Волчица стала одиночкой — с оттенком высокомерия и жесткости, как утверждают некоторые ее критики. Именно это ощущалось и в тот день в начале сентября, в конце лета, в уютной фотостудии на Манхэттене, где была назначена встреча. За окном — лихорадочный и шумный Нью-Йорк: с одной стороны Таймс-сквер и Бродвей, музей мадам Тюссо, с другой — парк Брайант, где на ходу уплетают хот-доги. Из колонок льется фолк Fred Neil, Litter & Fisticuffs, а затем вечная классика — Sound and Vision Дэвида Боуи.
В одной руке — ролл, в другой — красивая черная кожаная куртка. Мария Шарапова начинает примерку для съемки, организованной специально к интервью для L’Équipe, прекрасно понимая, что оно пройдёт в особом формате.
— «Новая концепция, да? » — уточняет она.
Ее стилист Марк поправляет выбившуюся прядь. Она шутливо щекочет его живот, позволяя себе редкое расслабление — словно снимая привычные колючки, которые появляются вместе с образом роковой женщины, как только объектив нацелен на ее лицо.
— «У тебя прямо разрез рок-звезды», — бросает фотограф Клара. Она знает Шарапову хорошо: утром они пересеклись в сауне.
— «Да, отлично, можешь повернуть меня задом», — тихо отшучивается Мария, демонстрируя профессионализм.
Между двумя нарядами она успевает ответить на письмо в телефоне и молниеносно заказать обед.
— «Девушке нужно есть», — поясняет она с легкой улыбкой.
Она резко поворачивается, взгляд цепкий и вместе с тем пугающий. Строга, но в то же время раскрытая, и тут же задает вопрос:
— «Вы освещаете все матчи US Open? »
До женских полуфиналов оставались считанные часы. Она с восторгом вспоминает, как Аманда Анисимова смогла так быстро оправиться после поражения в финале Уимблдона от Иги Свентек со счетом 0:6, 0:6:
— «Вы представляете себе, какие нужны ментальные ресурсы? »
Правда, американка всё же проиграет финал Арине Соболенко.
А сама Мария почти больше не играет.
— «К сожалению, у меня нет времени. Хотя, если честно, может, это всего лишь оправдание».
Сегодня она — успешная бизнес-леди и заботливая молодая мама.
Несколько дней назад она отвела своего трехлетнего сына Теодора в детский сад, в Калифорнии, где они живут.
«Я ужасно нервничала. А по дороге еще и пришло письмо: кто-то из детей заболел! » — вспоминает Мария.
Ее дни теперь «все разные» и очень насыщенные.
[QUOTE Мария Шарапова, Экс-первая ракетка мира] Я инвестирую в компании, — объясняет она. — Много времени трачу на звонки, исследования. Встречаюсь с основателями, вникаю в их бизнес, чтобы понять: это рост в долгую? Буду ли я просто тихим партнером или полноценным советником? Всё это требует недель, месяцев проверки. Сейчас я управляю своими активами: вхожу в совет директоров Moncler, поэтому несколько раз в год летаю в Милан. У меня по-прежнему есть обязательства перед брендами — Nike, Aman Hotels, Stella Artois…Параллельно занимаюсь несколькими проектами по строительству домов. Я везде прикладываю руку.
Кроме одного — к ракетке. Она улыбается: «Я намного меньше устаю, чем тогда, когда играла».
Шарапова завершила карьеру в 2020-м, в 32 года, как раз перед пандемией.
«Когда я просыпалась утром, больше всего на свете я хотела пойти тренироваться. Но ближе к концу карьеры это чувство постепенно уходило, пока я не поняла, что больше не хочу быть на этом месте».
В 2016-м ее настиг скандал: положительный тест на мельдоний, дисквалификация на два года, позже сокращенная до пятнадцати месяцев. А затем — собственное тело.
«Я годами страдала, — признается Мария. — Перенесла операцию на плече, были серьезные травмы, проблемы с предплечьем. Я упрямилась, находила способы держать себя в форме, когда не могла играть. Но в конце это упрямство стало моей слабостью».
Айзенбад понимал: «Она не будет играть долго — слишком рано стала профессионалкой, в 14 лет, да и стиль у нее был изнуряющий для организма. Поэтому мы всегда думали о ее жизни после тенниса, чтобы дать как можно больше опыта и связей».
Она участвовала во встречах со спонсорами и рекламными агентствами, задавала правильные вопросы, делала заметки.
«На самом деле, это было похоже на то, будто она получала бизнес-образование прямо во время своей карьеры. Она училась, потому что знала, что однажды захочет принадлежать этому миру», — рассказывает Айзенбад.
Пять лет спустя после завершения карьеры Шарапова по-прежнему следит за теннисом.
[QUOTE Мария Шарапова, Экс-первая ракетка мира] Этот спорт невероятно сложный, полный историй. Иногда я прихожу на турнир, сажусь на трибуну и ощущаю, что вижу уменьшенную копию своей жизни. Каждое движение, каждый момент, ты знаешь, какие из них важнее других… А рядом кто-то пьет пиво. И мне хочется сказать: «Сосредоточься, смотри, это ключевой розыгрыш! » Мне нравится быть человеком, который всё это чувствует сердцем, но уже не на сцене.
Шум «Флашинг-Медоус» нередко сбивал юную Марию с толку. «Тихая усталость», окруженная лишь несколькими людьми и тишиной, — вот что ей было близко.
«Я этого не любила. Шум меня пугал. Но со временем я научилась его принимать, позволяла публике помогать возвращаться в матч, разрешала этому шуму оказывать положительное влияние на результат».
Ради него она выкладывалась до конца — и побеждала. В 2006 году завоевала второй из своих пяти титулов «Большого шлема».
Ей было 18, когда она стала первой ракеткой мира. А в августе 2024-го — ее приняли в Зал славы мирового тенниса в Ньюпорте. Там Мария впервые «оглянулась назад», рядом был отец с влажными глазами, те, кто шел с ней рядом, и Серена Уильямс. Ее главная соперница, обыгравшая Марию двадцать раз из двадцати двух и лишившая ее множества титулов, произнесла вступительную речь.
Момент, который мог бы превратиться в напряжение, а стал фейерверком — соперничество уступило место признанию.
[QUOTE Мария Шарапова, Экс-первая ракетка мира] Вы удивились, что именно она там была? (смеется) Это был очень сильный момент. При всех наших битвах на корте, при всём, что мы говорили на пресс-конференциях, между нами всегда было огромное уважение. Просто в тот день это было выражено официально.
После фотосессии, держа в руках алюминиевую тарелку с остывшей едой, Мария вспоминает девочку, которая «всегда хотела быть первой, выполняла упражнения тренера перед всеми».
«Я никогда не боялась сцены и света. Я всегда хотела быть тем игроком, которому доверят решающий тай-брейк при 6:6 в третьем сете».
Затем — ту самую юную звезду, за которую дрались спонсоры, но которая никогда не позволяла себе зазнаться.
«Очень легко потерять голову, когда уверенность превращается в эго. Но я никогда не позволяла себе думать, что я уникальна».
И — рукопожатия после тяжелых поражений.
«Не хочется смотреть сопернице в глаза, хочется скорее уйти в раздевалку. Но этот момент у сетки — способ сказать: Я понимаю, чего тебе стоило сюда добраться. Уважаю то, что ты делаешь… Но всё равно хочу тебя победить! ».
На тренировках и в разговорах после своих самых больших побед.
«Когда ты выигрываешь, ты отмечаешь это под бокал шампанского. Когда ты проигрываешь — ты уязвим, тебе приходится сталкиваться с множеством вопросов, смотреть в глаза своей команде, говорить неприятные вещи. Именно тогда ты ищешь решения и работаешь лучше всего. Так же и с величайшими артистами: они не создают свои лучшие произведения, когда находятся на вершине».
О тех ударах, отрабатываемых с рассвета, «до тех пор, пока мышечная память не берет верх над сомнением и колебанием», о поздних видеопросмотрах — обо всех этих «интимных моментах, которые люди не видят, когда ты строишь свою карьеру. Скрытая работа, в тени, вдали от камер».
О том поднятом кулаке, который сопровождал каждый выигранный розыгрыш в течение двадцати лет. «Это была скорее не радость, а символ упорства, — говорила она в Ньюпорте. — Обещание самой себе: в моменты, когда закрадывались сомнения, когда хейтеры ослепляли меня, а груз момента давил слишком сильно, этот маленький ритуал принадлежал только мне. Напоминание, что я справлюсь и что ничто меня не остановит».
Маленькая девочка, отправленная в общежитие в Брэдентоне, далеко не всегда добивалась успеха, иногда ее останавливали. Но она «отдала всё, что у нее было, не ища легких путей».Ave Maria.